Все книги автора Луковкин-Крылов

«В Москву! В Москву»! - мечтала она там вместе с «чеховскими сёстрами». Её тётка по отцу, которая жила в столице и работала здесь в РЭУ главным бухгалтером, звала её к себе, но Дарья не решалась и все советовалась со всеми. - Господи, да, конечно же, надо ехать! - говорили ей деревенские, которые ещё не весь свой разум пропили. - Здесь ты пропадёшь, а там!.. Там есть, где развернуться!

Простите, но все это так похоже на приемчики вчерашней партийно-номенклатурной камарильи нашей, что даже с Вангой можно не обсуждать. Или я не прав? Все это как бы вчерашнее наше ЦК и Политбюро, переехавшие только со "Старой площади" в здании нового образца.

- То есть, ты хочешь сказать, что у судьи на этот раз совесть не кстати проснулась?

Но все это у нас на уровне чуйств, господа и товарищи. Мы и голосуем или не голосуем так же, исходя из тех же самых чуйств, а пора бы уже нам и мозги при этом включать. А то ведь голосуя или не голосуя сердцем, а не головой, на том-то нас всегда и подлавливают всякие думающие мерзавцы.

Так что дело не в системах, а в человеке, в самом человеке. И это всегда так было. При любой системе. И всегда так будет, пока человек ни поймёт, что животное начало в нем пока все ещё царствует, а вот духовное... Где оно у него? Все только в словах, в текстах, в песнях, в музыке, а жизнь его все в той же тупости, ограниченности, не развитости, душевной чёрствости и самолюбовании. И будь ты при этом хоть в рясе, хоть с карающим мечом в руке. Жаль, а ведь только тем самым духовным-то человек и мог бы ещё как-то отличаться от животного. И при любой системе.

- Ну это-то понятно! – брезгливо обронил пьющий "Chateau de Parenchere" Blanc, Bordeaux AOC, 2015! – и тут же, как бы воспрянув духом, произнес. - А ничего! Наши поумнели, так мы их всех таких за 101 км. Выдворим, а для себя выпишем таджиков, молдаван, белорусов ну и прочих из третьих миров, которые будут работать на нас на наших условиях! А не поможет – введем паспортный режим. Как это и было у нас при Коммунизме! За то и выпьем, - и он предложил за это выпить.

На бега приехали в самый разгар. Толик - заводной малый - сразу же, прежде чем идти в кабак, предложил сделать несколько ставок.

«Если птица доведена до крайности, она клюёт; если зверь доведён до крайности, он хватает; если человек доведён до крайности, он обманывает, если лошадь доведена до крайности, она ленится»

Она у меня ревнива, как «Софья Власьевна» наша, и потому стоит мне только скосить глаза свои в сторону какой-нибудь юбки, под которой не она находится, так она тут же закатывает истерику, как Генсек какой-нибудь наш.

И вот проснулся он как-то в одну из своих «холостяцких» ночей!.. Ну, прям, как если бы кто его в бок толканул!.. Долго лежал, соображая о чем-то и пытаясь вспомнить «а когда это они с женой в последний раз трахались»,

Ну а уж о том, о том, что история России сведена у нас исключительно «на дифирамб побед и риторику подобострастия», было подмечено ещё А. Герценом. То есть, политические прибабмбасы эти, появившись когда-то в целях защиты умов от нежелательных веяний, стыдливые умолчания неудобных фактов прошлого приобрели со временем характер последовательной официальной лжи, и превратились в традицию, живущую и доныне,

Жизнь для нас становиться иллюзорной не тогда, когда мы осознаем, вдруг,.

Закончив когда-то биофак, окончила она к тому времени еще и курсы журналистики при «Доме журналиста» и была журналистом. Моталась по всему Союзу. За границу даже летала. Таких в том доме, где я, мёл и жил тогда по лимиту, много проживало, но только она, я думаю, занималась фарцовкой. При помощи моей жены дуры, конечно же.

То-то что все мы такие сегодня атеисты, и все себя богами считаем, но тут же все, как только чуть что ни так, так сразу же… Бежим в церковку, чтоб свечечку поставить заступнику какому-нибудь или заступнице за нас.

- Ага! Только страус-то он и есть страус и мозги у него страусинные. Про то, что у него ещё и зад есть, он всегда забывает как-то, – подначил и он мне в свою очередь.

- Нет, все мы всегда «хотим», конечно же, друг друга, но любим ли при этом, - как бы успокаивая меня, произнёс он и добавил. – Я, если честно, то вообще не знаю, что такое любовь. То есть ни головой своей не знаю, а чувствами. Вообще, все мы, кажется мне, только говорим о любви, да пишем о ней. Ну, или ищем её, а вообще-то никого не любим.

Нам к этому не привыкать.

Пропустили по нескольку чарок, и вот один из них сказал:- Не раздобыть ли нам мяса?

Храм-то этот потом большевики снесли, а площадь, в память о, мечтавшем о счастье для нас, Иване Филипповиче Журавлёве, погибшем ради этого в сраженьях против тех, кто был с ним не согласен, переименовали в площадь его имени. Так что, казалось бы, чего было переименовывать-то, ты вначале создай что-то там, радующее душу, а уж потом только может быть и, но…

И вот ведь если бы только ото всего этого было бы всем хорошо, ан нет, потому что хорошо от это у нас всегда только тому, у кого есть власть, а народ наш давно уже живет, безмолвствуя, в парадигме «хочешь жить – умей вертеться». Естественно же, не забывая потом за все это свое «верчение» каяться.